– Да при чем тут шахматы?! – закричал Назаров. – Я – ученый человек теперь, я столько трудов положил, а ты не соизволишь даже за столом со мной посидеть! У меня сейчас кризис после такого напряжения, а ты мне шахматы в нос суешь. Бессовестный ты после этого! У тебя никакого уважения нету к ученым. Как был электрик, так электрик и есть.
– Я ученых уважаю, – парировал эту бестактную выходку электрик, – но я не уважаю тех ученых, которые начинают сразу зазнаваться. Вот таких ученых я не уважаю, это ты точно заметил, Назаров! Смотри, Назаров, ох, смотри… зазнайство до добра не доводит. Смотри, Назаров.
– Нахал! – закричал опять Назаров. – А еще родственник! Ну давай хоть шампанского выпьем?
– Нет, – стоял электрик. – Ни шампанского, ни сухого – ничего.
– Пахом, – обратилась к электрику жена его, – людей надо уважать. Ну чего ты? Садись за стол… у меня всего полно: водки всякой, даже твоя любимая перцовка есть. Нельзя же так, в самом деле.
– Как? – спросил ее электрик.
– Да вот так-то вот: люди тебя упрашивают, а ты не хочешь свою гордость побороть. Может, тебя обидел кто?
– Никто меня не обидел. Но только я пить не буду. Ясно? Пусть я электрик, но по принуждению пить не буду.
– Но, Пахом…
– Что «Пахом»? Что «Пахом»? Я пятьдесят лет Пахом. Я сказал – нет. Все.
– Но почему? Почему-у?!
– Не буду, и все. И хватит на эту тему. Давайте лучше в шахматы.
– Да пошел ты к чертовой матери со своими шахматами! – вышел из себя Назаров. – Чего ты привязался со своими шахматами. Я тебя последний раз спрашиваю: будешь пить?
– Нет.
Все некоторое время смотрели на упрямого электрика.
– Знаешь, кто ты после этого? – спросил Назаров.
– Не знаю, ну-ка?
– Верблюд. Те тоже подолгу не пьют в пустыне. Вот тебя тоже надо в пустыню…
– Куда, куда? – спросил электрик. – Куда меня надо?
– В пустыню, к верблюдам…
Электрик встал и дал Назарову шахматами в лоб. Фигурки разлетелись по полу… Электрик пополз их собирать.
– Извини, Назаров, – сказал он. – Я не хотел… Черт его знает, затемнение какое-то… Может, все же сыграем в шахматы? Или ты сильно обиделся?
– Обиделся? – спросил нервный электрика.
– Обиделся, – вздохнул электрик.
– Вот они все так. Ну до того обидчивые, до того обидчивые – спасу нет!
– Что же ему, спасибо говорить – в лоб засветили?.. – подал голос мрачный.
– Он же извинился.
– Я же извинился.
– Не могу! – взревел вдруг урка. – Не могу!.. Счас буду метелить обоих – за вранье. Да хоть бы врали, пала, как люди, а то врут, как… – урка сел в кровати и смотрел злыми глазами на электрика и нервного, которые сидели рядышком. – Христосики! Фишера! До того культурные, пала, до того вежливые – аж зубы ломит. Шмакодявки… шкуру спасать кинулись. Никакой гордости у людей!
– Ты! – крикнул электрик Пахомов. – Ну-ка, закрой сифон! Смелый… Смелый? Ну-ка расскажи, как ты здесь очутился? Ну-ка?
– А чего мне скрывать-то? Напугал, пала. Я те все без науки скажу: взял часы у одного… Выпить не хватило, я вышел на улицу и попросил у какой-то пьяной шляпы часы в долг.
– Вона – часы в долг! – вконец обозлился электрик. – А костюм в долг не попросил? Часы он в долг попросил. Это и есть твоя гордость? Это об этом ты шумишь?
– Это называется – ограбил, а не попросил, – поддержал электрика нервный, тоже оскорбленный выкриками урки. – Интеллигент нашелся.
– Нет, это называется – по-про-сил, – настаивал урка. – Ты мне чужую статью не шей. Поал? Не шей. Я подошел и по-про-сил: «Гражданин, одолжи мне свои бока». Я не сказал: «отдай», я сказал: «о-дол-жи». Поал?
– Как? – спросил вдруг очкарик. – Как?
– Чего «как»?
– Как вы сказали: «бока»?
– Ну, бока – часы… Некоторые называют часы – бока. Еще называют – бочата. Если часы золотые, тогда – рыжие.
Очкарик встал и подошел к социологу.
– У вас какие очки? – спросил он. – Я не в том смысле, рыжие или нет, – с какой диоптрией?
– Минус четыре.
– Разрешите? – попросил очкарик.
Социолог снял очки и подал очкарику. Тот надел их… огляделся… Сказал:
– Неплохо.
Затем он подошел к урке и внимательно всмотрелся в него.
– Да, – сказал он. – Совершенно точно! Встать!
– Ша… – заговорил было урка.
– Встать! – опять скомандовал очкарик довольно властно.
– Ша, – сказал урка, поднимаясь. – В щем дело?
Очкарик развернулся и влепил ему такую же звонкую, такую же отчетливую пощечину, как и давеча. Урка кинулся было на очкарика, но тот умело уклонился и правой в челюсть свалил урку на кровать.
– Это был я, – сказал очкарик спокойно. – Я вспомнил это идиотское «бока».
Урка хотел опять вскочить и вскочил, но очкарик спокойно стоял и ждал, так профессионально стоял и ждал, что урка… остался стоять.
– Та пьяная шляпа – это был я, – пояснил очкарик. – Я вспомнил слово «бока»… и узнал вас. Что вы отняли часы – это я готов понять: с такой рожей дарить, например, часы – нелепо. Но за что вы меня еще и ударили?
– Да що ты ко мне пришился?! – заорал урка истерично. – Какие щасы?
Открылась дверь, и вошел старшина. Он заглянул в бумажку с трудом прочитал:
– Гриши… Гриша-ков и Ковалев, к дежурному. В простынях прямо, там переоденетесь.
Урка и очкарик пошли на выход.
– Товарищ… – сказал социолог. – Очки-то.
– О! – спохватился очкарик. – Извините. Спасибо.
– Пожалуйста. Вы еще вернетесь?
Очкарик пожал плечами: