Том 3. Рассказы 70-х годов - Страница 176

176

– Кто это?

– Это, Горыныч, племянник мой, Иванушка, – сказала Яга. – Иванушка, поздоровайся с дядей Горынычем.

– Здравствуй, дядя Горыныч! – поздоровался Иван. – Ну, как дела?

Горыныч внимательно смотрел на Ивана. Так долго и внимательно, что Иван занервничал.

– Да ну что, ёлки зелёные? Что? Ну – племянник, ты же слышал! Пришёл к тёте Ёжке. В гости. Что, гостей будем жрать? Давай, будем гостей жрать! А семью собираемся заводить – всех детишечек пожрём, да? Папа называется!

Головы Горыныча посоветовались между собой.

– По-моему, он хамит, – сказала одна.

Вторая подумала и сказала:

– Дурак, а нервный.

А третья выразилась и вовсе кратко:

– Лангет, – сказала она.

– Я счас такой лангет покажу!.. – взорвался от страха Иван. – Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тётя, где моя волшебная сабля? – Иван вскочил с лавки и забегал по избушке – изображал. что ищет волшебную саблю. – Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! – Иван кричал на Горыныча, но не смотрел на него – жутко было смотреть на эти три спокойные головы. – Такое счас устрою!..

– Он просто расхамился, – опять сказала первая голова.

– Нервничает, – заметила вторая. – Боится.

А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед Горынычем и сам тоже долго и внимательно смотрел на него.

– Шпана, – сказал Иван. – Я тебя сам съем.

Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.

– Ванька, смотри! – сказал Илья.

– Да что «Ванька», что «Ванька»! – воскликнул Иван. – Чего ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет из себя… великую тварь строить, а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит! Надоело! – Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал дудочку и посвистел маленько. – Жри – сказал он, отвлекаясь от дудочки. – Жрать будешь? Жри. Гад. Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с имя. Он меня, видите ли, пугать будет!.. Хрен тебе! – И Ванька опять засвистел в свою дудочку.

– Горыныч, – сказала дочь, – плюнь, не обращай внимания. Не обижайся.

– Но он же хамит, – возразила первая голова. – Как он разговаривает?!

– Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.

– Я всё ведаю – встрял Иван, перестав дудеть. – Всё я ведаю. Я вот сейчас подберу вам марш… для будущего батальона…

– Ванюшка, – заговорила Баба-Яга кротко, – не хами, племяш. Зачем ты так?

– Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли, будет тут глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет – тогда вращай. А счас нечего.

– Нет, ну он же вовсю хамит! – чуть не плача сказала первая голова. – Ну как же?

– Заплачь, заплачь, – жёстко сказал Иван. – А мы посмеёмся. В усы.

– Хватит тянуть, – сказала вторая голова.

– Да, хватит тянуть, – поддакнул Иван. – Чего тянуть-то? Хватит тянуть.

– О-о! – изумилась третья голова. – Ничего себе!

– Ага! – опять дурашливо поддакнул Иван. – Во, даёть Ванькя! Споём? – И Ванька запел:

Эх, брил я тебя
На завалинке,
Подарила ты мене
Чулки-валенки…

– Горыныч, хором! – Оп – тирдарпупия! – Допел Ванька.

И стало тихо. И долго было тихо.

– А романсы умеешь? – спросил Горыныч.

– Какие романсы?

– Старинные.

– Сколько угодно… Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их нанизаю сколько хошь. Завалю романсами. Например:

Хаз-булат удало-ой,
Бедна сакля твоя-а,
Золотою казной
Я осыплю тебя-а!..

– А? Романс!.. – Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошёл к нему и похлопал одну голову по щеке. – Мх, ты… свирепый. Свирепунчик ты мой.

– Не ёрничай, – сказал Горыныч. – А то откушу руку.

Ванька отдёрнул руку.

– Ну, ну, ну, – молвил он мирно, – кто же так с мастером разговаривает? Возьму вот и не буду петь.

– Будешь, – сказала голова Горыныча, которую Иван приголубил. – Я тебе возьму и голову откушу.

Две другие головы громко засмеялись.

И Иван тоже мелко и невесело посмеялся.

– Тогда-то уж я и вовсе не спою – нечем. Чем же я петь-то буду?

– Филе, – сказала голова, которая давеча говорила «лангет». Это была самая глупая голова.

– А тебе бы всё жрать! – обозлился на неё Иван. – Все бы ей жрать!.. Живоглотка какая-то.

– Ванюшка, не фордыбачь, – сказала Баба-Яга. – Пой.

– Пой, – сказала и дочь. – Разговорился. Есть слух – пой.

– Пой, – велела первая голова. – И вы тоже пойте.

– Кто? – не поняла Баба-Яга. – Мы?

– Вы. Пойте.

– Может быть, я лучше одна? – вякнула дочь; её не устраивало, что она будет подпевать Ивану. – С мужиком петь… ты меня извини, но…

– Три, четыре, – спокойно сказал Горыныч. – Начали.

Дам коня, дам седло, –

Запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:

Дам винтовку свою-у,
А за это за всё
Ты отдай мне жену-у.
Ты уж стар, ты уж се-ед,
Ей с тобой не житьё,
С молодых юных ле-ет
Ты погубишь её-о-о.

Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот, он был слезлив.

– Дальше, – тихо сказал он.

Под чинарой густой, –

Пел дальше Иван, –

Мы сидели вдвоё-ом,
Месяц плыл золотой,
Всё молчало круго-ом.

И Иван с чувством повторил ещё раз, один:

Эх, месяц плыл золотой,

176