– А что? – спросила та.
– А ты куда? – спросил в свою очередь Простой человек.
– Как куда? Никуда.
– Она кооперативная?
– Да.
– С конфискацией имущества! Он же не к Марье Иванне в карман залез, он государству в карман залез…
– Ну? И что?
– С конфискацией всего имущества, – повторил Простой человек, даже с каким-то удовлетворением повторил. – У их теория одна: с конфискацией всего имущества.
– А я куда же?
– Я вот и зашел спросить: а ты куда?
– Нет такого закона! – слабо запротестовала Вера Сергеевна.
Простой человек присел на дорогое зеленое кресло.
– Коломийцева посадили – с конфискацией, – стал он загибать пальцы, – Коренева Илью Семеныча, веселый человек был! – с конфискацией… Он, к тому же, анекдоты любил…
– При чем тут Коренев какой-то? А я что, на улицу, что ли?
Простой человек помолчал…
– Угол снимать где-нибудь.
– Здравствуйте!
– Прощайте, – жестко сказал Простой человек – откуда и нашел в себе такую жестокость, он был добрый человек – и отбыл к «пассажирам».
– Слюнтяи, – сказал он всем. И прямо прошел к столу. – Интелефу занюханные, – налил себе большой фужер коньяка и выпил один. – Энергичные люди!.. Это я… – стукнул он себя в грудь, – я энергичный! Соображать надо! Жить надо уметь! От меня три жены ушло, и ни одна, – он подчеркнул это, – ни одна не делает волны насчет алиментов! А потому что – что с меня возьмешь? С меня взять-то нечего. Я за свой труд беру, в основном, коньяком, а они не хотят коньяком. Не положено, они это прекрасно знают. Они каждый божий день видят, что я к вечеру лыка не вяжу, а сделать ничего не могут. Их мужья все изозлились: иззавидовались, а сделать ничего не могут. А вы – энергичные… Вот энергия-то! Боксер, садись, врежем. Не вешай свой курносый нос – он у тебя все равно кверху торчит. Вот ты еще более-менее, энергичный. А эти все… Тара для… сказал бы для чего, но у меня настроение улучшилось.
Раздался звонок в дверь.
Все опять замерли.
– Открывайте! – велел Простой человек. – Памятники…
Но никто не стронулся с места.
Простой человек сам пошел открывать. И на ходу изобразил, что вроде и в самом деле меж памятников идет: приостанавливался и разглядывал.
– Люблю по кладбищу ходить. Думаешь: а кто были эти люди? – рассуждал сам с собой Простой человек. Он остановился перед Брюхатым. – Вот этот, наверно, плохой был…
– Проходи, – негромко сказал Брюхатый, – а то я встану из гроба и задушу тебя.
– Да, этот был плохой, – повторил Простой человек. – Вор был, наверно.
Он подошел к двери, открыл… и воскликнул:
– Соня!..
Стояли: Соня и Чернявый. Соня всех внимательно разглядывала, а Чернявый улыбался значительно.
Никто ничего не понимал… Особенно Аристарх: он встал было, но сел снова, опять встал и опять сел – не мог встать от растерянности. Понимал что-то такое один Чернявый. Он помог снять Соне дорогую шубку… И, похоже, не собирался проходить с гостьей к «памятникам», а легонько – интеллигентно – подталкивал ее в комнату Веры Сергеевны.
И вошли.
Вера Сергеевна тоже растерялась… Встала с дивана и смотрела на женщину Соню.
А там, в комнате Аристарха, по-прежнему все сидели неподвижно. Только Простой человек, пробираясь опять меж «памятников» к столу, сказал:
– Сейчас там будет третья империалистическая, – он тихо засмеялся, набулькал из бутылки в рюмочку и качнул головой. – Клочья полетят…
А в комнате, где Вера Сергеевна, пришли в движение.
– Это – Соня, – представил Чернявый гостью хозяйке. – Моя любовница.
– Ну, – засмущалась Соня. – Прямо сразу уж… Зачем так?
– Соня, мы договорились: все начистоту. Раз тут недоразумение, мы должны…
– У вас же семья, – сказала с удивлением Вера Сергеевна. – Как же вы говорите – любовница…
– Да! – гордо сказал Чернявый. – Я – из казаков… – и он энергично показал – не то лихо дернул поводья скакуна, не то… шут его знает, что-то такое показал энергичное руками, – густых, так сказать, кровей! Все даже удивляются. Ну, говорят, Сучков, ты даешь! Вы знаете, сколько я плачу алиментов? – Чернявый навис вопросом над Верой Сергеевной и сам заранее выпучил глаза. – Семьдесят пять процентов! Вы думаете, – горячо продолжал он, – если я связался с этими государственными ворюгами, то это от веселой жизни? Нет! Если я добуду рубль на стороне, то он хоть весь мой. С законного рубля мне положено только пять копеек. А у меня – четверо детей.
– Четверо детей!..
– Это – со мной, при мне. А так их у меня… по-моему, одиннадцать. Вместе с этими, которые со мной.
– Но как же… еще любовница? – все не могла прийти в себя Вера Сергеевна.
– А что я, хуже других? Вы думаете, этот Брюхатый, например, любовницу не имеет? Имеет. Я только не знаю, что он с ней делает, но имеет. А Лысый этот?.. С чего это он, скажите, пожалуйста, полысел в сорок три года? Думал много? Над чертежами ночью склонялся? Нет, не над чертежами… Только уж не над чертежами. Да все имеют любовниц! Вы простите, вы замужняя женщина, но откройте глаза-то, откройте: ведь это же позор считается, кто не имеет любовницы. Ведь это только один Аристарх ваш… Ведь над ним весь отдел смеется! Я уж не знаю, что у вас за любовь такая… не знаю. Значит она есть еще на земле? Я не знаю… с этим Аристархом… Он мне все представления о жизни перевернул. Любовь, что ли, у вас такая? – прямо спросил Чернявый Веру Сергеевну. – Даже интересно, честное слово.
– Слушайте, – заговорила Вера Сергеевна неуверенно, – а как же записка?.. Ваша записка, я ее нашла в кармане…